Журналист и писатель Василий Сарычев уже пятнадцать лет записывает воспоминания старожилов, фиксируя историю западного края Беларуси через их судьбы. Его новый рассказ, написанный специально для TUT.BY, посвящен советским женщинам, которых в 1941 году советская власть оставила на произвол судьбы. Во время оккупации они были вынуждены выживать, в том числе и с помощью немцев.

Василий Сарычев работает над циклом книг «В поисках утраченного времени». Как отмечает автор, это «история Европы в зеркале западнобелорусского города, которую рассказали старики, пережившие шесть властей» (Российская империя, немецкая оккупация времен Первой мировой войны, период, когда Западная Беларусь находилась в составе Польши, советская власть, немецкая оккупация времен Второй мировой войны и снова советская власть).

Сбор средств на издание новой книги Сарычева из цикла «В поисках утраченного времени» заканчивается на краудфандинговой платформе «Улей». На странице этого проекта можно ознакомиться с содержанием, изучить список подарков и поучаствовать в издании книги. Участники получат книгу в подарок уже на новогодние праздники.

TUT.BY уже публиковал Василия о невероятной судьбе простого человека, попавшего в жернова большой политики, «вежливых людях» из 1939 года и о побеге нагишом из тюрьмы. Новая история посвящена женам советских командиров.

Когда Западная Беларусь была присоединена к СССР, они приехали в нашу страну в качестве победителей. Но потом, когда их мужья отступили на восток с действующей армией, оказались никому не нужны. Как они выживали при новой власти?

Я на тебе, как на войне. Брошенные

«Пусть Сталин твой тебя кормит!»

Много лет назад, в шестидесятые, на проходной брестской фабрики был случай. Предприятие больше женское, после смены работницы лавиной спешили домой, и в давке случались конфликты. На лица не смотрели: передовица ли, депутатка — прикладывали с пролетарской прямотой.

На турникете, как в бане, все равны, и жена командира из Брестской крепости, возглавлявшая фабричный профсоюз — еще не старая, двадцати лет с войны не прошло, пережившая оккупацию — толкалась на общих основаниях. Может, задела кого — локтем или при распределении — и молодая ткачиха, слыхавшая от подруг такое, о чем не пишут в газетах, хлестнула наотмашь: «Проститутка немецкая!» — а та схватила за грудки и прохрипела: «Будь у тебя дети малые…»

Вот так в одной фразе — вся правда о войне, с множеством оттенков, от которых нас заботливо уводили.

В беседах с людьми, пережившими оккупацию, я поначалу не мог понять, когда делали ремарку «это уже после войны» — и принимались рассказывать про немцев. Для брестского обывателя военные действия мелькнули в одно утро, а дальше — другая власть, три с половиной года глубокого немецкого тыла. У разных категорий граждан — местных, восточников, поляков, евреев, украинцев, партсовработников, выбравшихся из-за проволоки пленных, командирских жен, солтысов, полицаев — у каждого была своя война. Одни пережили беду дома, где соседи, родня, где стены помогают. Совсем худо было тем, кого лихолетье застало в чужом краю.

Они приехали перед войной в «освобожденный» западный край барыньками — вчерашние девчата из русской глубинки, вытащившие счастливый билет (речь идет о событиях 1939 года, когда Западная Беларусь была присоединена к СССР. — TUT.BY). Выйти замуж за лейтенанта из дислоцированного полка означало рвануть в статусе. А тут — «освободительный поход» и вообще другой мир, где люди при встрече приподнимают край шляпы и обращаются «пане», где в магазине без записи велосипеды с чудно выгнутыми рулями, и частники коптят десяток сортов колбас, и за копейки можно взять хоть пять отрезов на платье… И все эти люди глядят на них с мужем с опаской — правильно глядят…

Нина Васильевна Петручик — к слову, двоюродная племянница Федора Маслиевича, о судьбе которого уже в главе «Вежливые люди 1939 года», вспоминала ту осень в местечке Волчин: «Жены командиров были в сапогах, ситцевых платьях в цветочек, черных жакетках под бархат и огромных белых платках. На базаре они стали покупать вышитые ночные рубахи и по неведению надевали вместо платьев…»

Может, погода была такая — я про сапоги, но по одежке встречают. Так их увидела одиннадцатилетняя девочка: очень бедный народ приехал. Люди, посмеиваясь, сбывали ночнушки, но смех смехом, а прибывшие стали хозяевами жизни в полтора предвоенных года.

Но жизнь высчитывает за случайное счастье. Именно эти женщины, с неприязнью воспринимаемые, с детьми на руках, с началом войны остались одни в чуждом мире. Из привилегированной касты вдруг превратились в парий, выбрасываемых из очередей со словами: «Пусть Сталин твой тебя кормит!».

Так было не со всеми, но было, и не нам теперь судить способы выживания, которые молодые женщины выбирали. Самым простым было найти опекуна, что согреет и детей подкормит, а где-то и защитит.

«К зданию подъезжали лимузины с немецкими офицерами и увозили молодых женщин, обитательниц этого дома»

Мальчишка времен оккупации Василий Прокопук, шнырявший с приятелями по городу, вспоминал, что на бывшей Московской (речь об одной из брестских улиц. — TUT.BY) можно было видеть молодиц с солдатами, прогуливавшихся в направлении крепости. Рассказчик убежден, что «спацировали» под ручку не местные девушки, которым такие ухаживания принять труднее: были родители, соседи, на глазах которых росла, церковь, наконец. Может, польки раскованнее? — «Что вы, у полек гонор! — отвечали мои респонденты. — Был случай, паненку увидели флиртующей с оккупантом — ксендз ввернул в проповедь такое…»

«Война гуляет по России, а мы такие молодые…» — три с половиной года большой срок в коротком бабьем веку. Но не это было главным мотивом — дети, их вечно голодные глаза. Бедовые мальчишки в тонкости не вникали, цедили презрительно о женщинах из бывших домов офицерского состава: «Понаходили себе…»

«В центре двора, — пишет автор, — стоял довольно экзотичный флигель, в котором жил немецкий майор, наш теперешний начальник, вместе с красивой молодой женщиной и ее маленьким ребенком. Вскоре мы узнали, что это бывшая жена советского офицера, оставленная на произвол судьбы в трагические для Красной армии дни июня 41-го года. В углу казарменного двора стояло трехэтажное кирпичное здание, заселенное брошенными семьями советских офицеров. По вечерам к зданию подъезжали лимузины с немецкими офицерами и увозили молодых женщин, обитательниц этого дома».

Ситуация допускала варианты. К примеру, не свезли ли командирских жен насильно? По словам Ивана Петровича, «это была маленькая казарма, переделанная в жилой дом, по нескольку квартир на этаже. Здесь жили молодые женщины, в большинстве с малыми детьми. Не исключено, что и до войны это был дом комсостава, где семьи застала война: я не видел охраны или каких-то примет принудительного содержания.

Не раз и не два я оказывался свидетелем, как вечером сюда подъезжали немцы: наш лагерь был через плац от этого дома. Иногда заглядывали к коменданту, другой раз прямиком. Это не был поход в бордель — они ехали к дамам. Те о визите знали, улыбались, как добрым знакомым. Обычно немцы приезжали под вечер, поднимались наверх или женщины сами выходили приодетыми, и кавалеры увозили их, можно предположить, в театр или ресторан. Застать возвращения мне не приходилось, с кем были дети, знать не могу. Но о том, что это жены командиров, в лагере знали все. Понимали, что для женщин это было средством выживания».

Вот ведь как вышло. В последние дни перед войной командиров и партсовработников, желавших вывезти семьи из города, обвиняли в паникерстве и исключали из партии — а теперь оставили женщин в пользование офицерам вермахта.

Сына звали Альбертом, пришли немцы — стал Адольфом

Неправильно будет утверждать, что оставленные женщины поголовно искали такой опоры, это был лишь один из способов выживания. Непопулярный, с перешагиванием черты, за которой — сплетни и колющие взгляды.

Женщины, приехавшие в Западную Беларусь с востока, чаще жили по две, по три, так легче выживать. Ходили по дальним (в ближних уже не давали) деревням, но одной милостыней не проживешь, устраивались мыть вагоны, казармы, солдатские общежития. Жене политработника из артполка немец раз подарил большую открытку, и она, чтоб украсить комнату, повесила на стену. Много лет после войны минуло, а бабоньки картинку припоминали — зорко в войну друг за дружкой поглядывали.

Жена комбата стрелкового полка, стоявшего до войны в крепости, в начале оккупации переписала маленького сына из Альберта в Адольфа, такой придумала ход, а после освобождения вновь сделала Альбертом. Другие вдовы от нее отодвинулись, отвернулись, но для матери главным было не это.

Кому-то будет ближе ее правда, кому-то — героической Веры Хоружей, настоявшей отправиться в оккупированный Витебск во главе подпольной группы, оставив в Москве младенца и маленькую дочь.

Жизнь многогранна, и пережившие оккупацию разное вспоминали. И романтически настроенную особу, выходившую из страшного здания СД явно не после пыток, и любовь немца к еврейской девушке, которую прятал до последнего и пошел за нее в штрафную роту, и работницу городских плантаций, наскоро ублажавшую солдат вермахта рядом в парке, пока ее не застрелил клиент, подхвативший нехорошую болезнь. В каждом случае было свое: где прокорм, где физиология, а где-то — чувство, любовь.

За пределами службы немцы становились галантными обеспеченными самцами. Яркая в молодости красотка Н. рассказывала: хоть за порог не выходи - клеились как клещи.

Статистика не ответит, сколько рыжих малышей появилось на свет в войну и после изгнания немцев с временно оккупированной территории, как, впрочем, и со славянской внешностью в Германии в начале 46-го… Деликатная это тема, чтобы брать глубоко, и ушли мы куда-то в сторону…

Может, зря вообще про командирских жен — хватало неприкаянных женщин всех статусов и категорий, и вели себя все по-разному. Кто-то старался скрыть свою красоту, а кто-то, напротив, обращал на пользу. Жена командира разведбатальона Анастасия Кудинова, возрастом постарше, делила кров с молоденькими напарницами, тоже потерявшими мужей в крепости. Все трое с детьми — такой сад-ясли. Стоило показаться немцам, вымазывала подруг сажей и держала подальше от окна. За себя не боялась, подруги шутили, старая наша дева… Тянули материнскую свою лямку и выживали без вражьего плеча, потом включились в борьбу.

Не они одни, многие остались верны, ждали мужей всю войну и позже. Впрочем, противопоставления — приехавшие, здешние — не вполне верны. Везде есть люди культурные и не очень, с принципами и стелющиеся, чистые и порочные. И есть в любом человеке глубины, куда лучше не заглядывать, намешала природа всяко-разного, а что проявится с большей силой — во многом зависит от обстоятельств. Так вышло, что с 22 июня 1941 года самыми обездоленными, оглушенными этими обстоятельствами оказались «восточницы».

Другого бы не упустить — причину. Как произошло, что до Смоленска и дальше пришлось бежать, оставляя оружие, склады, всю кадровую армию, а в приграничных районах — еще и жен на радость офицерам вермахта?

Потом была ярость благородная, наука ненависти в публицистическом исполнении и реальная, удесятерявшая силы в бою. Ненависть эта помогала выполнять боевые задачи, но удивительным образом не перекладывалась на прямых виновников многих страданий.

Зашла на сайт совсем с другой целью и вдруг увидела эту тему, мимо которой пройти не смогла. Так вот - я дочь офицера, а мама моя (ее уже нет) соответственно жена офицера. В далекие 50-е моему папе профессию особенно выбирать не приходилось - надо было скорее вставать на ноги, поскольку за плечами были родители и две маленькие сестренки. К тому же папины дяди на тот момент уже были военными, один даже воевал. Так все и пошло с тех пор. Никто из нас ни о чем не жалеет. Папа службе отдал все, и здоровье в том числе. Он прошел от Кушки до Москвы (так называемого, центрального аппарата) - без всякого протежирования и "лохматой руки". Мои родители и, в частности, мама прошли все. В Кушке, например, где я родилась, мы жили в бывшей уборной царских офицеров (переоборудованной, но все же...). При включении по вечерам света в комнате, мама первым делом обсматривала стены на предмет присутствия фаланг (скальпуг) и проч. паукообразной нечисти. Несколько раз в моих пеленках обнаруживала скорпионов. А еще там водились мелкие комарики, от укуса которых оставались раны, которые долго заживали и оставляли после себя след на всю жизнь - так называемые пендинки (у меня тоже есть эта "печать", но на невидном месте и маленькая). При всем этом было много бытовых неудобств. Но зато были прекрасные человеческие отношения, когда все вместе - и в будни, и в праздники. Потом были Киев (там папа учился) и Оренбург (куда был направлен по распределению). Трудностей было много, главная из которых - не было своей квартиры. Я даже помню, как мы ходили втроем и спрашивали во дворах, не сдает ли кто жилье... За квартиру, естественно, приходилось платить - и не такие уж маленькие деньги. К тому же приходилось ладить с хозяйкой и ее семьей, поскольку иногда жили вместе с хозяевами в одной квартире. И знаете - моей маме всегда это удавалось! Только теперь понимаю, сколько же ей приходилось терпеть! Семья у нас была крепкой. Дружба завязывалась ну если не на всю жизнь (все-таки расстояния делали свое дело), то во всяком случае на годы. Позавчера похоронили нашего соседа - тоже прошедшего этот нелегкий путь. И тоже - прекрасная семья! Тоже отмечали, что жена прошла с мужем через все трудности (попадала даже под бомбежку, когда был конфликт между Египтом и Израилем), при этом не теряя терпения, не капризничая, а, наоборот, во всем поддерживая и сопровождая мужа, создавая из ничего уют и тепло). Ничего не преувеличиваю. Моя судьба сложилась по-другому. Не вышла замуж совсем. Видимо, и сказалась вот эта "кастовость". "Своего" не нашла, т.к. в годы, когда я "невестилась" с легкой руки наших правителей начался развал армии, а ниже опуститься не захотела. И тоже ни о чем не жалею. В душе должен быть лад. Понимала и чувствовала, что "простой" слесарь или водитель - это не мое. Никого не хочу обидеть, но именно так я это чувствовала и понимала лично для себя. Вообще, у нас - дочерей военнослужащих была проблема с замужеством. Большинство из нас представляли свою семью на примере родительской. Поэтому далеко не всякий мальчик, который начинал пытаться ухаживать, соответствовал этим критериям. Конечно, были и исключения. Кто-то из нас начинал курить, более свободно себя вести - у них сразу начинало все получаться в личной жизни... Но вот с каким результатом в итоге многих лет жизни - не знаю, т.к. связи утеряны. Не хочу сказать, что сейчас все уж так плохо в плане жизни военных и всего, что с этим связано. Но совсем еще недавно у меня была коллега - жена военнослужащего. Так вот на фоне всех ее излияний на тему, как она любит своего мужа и жить без него не может, она не поехала с ним, когда его академию вывели из Москвы в... Нет, не в Кушку, а всего-навсего в Кострому с возвращением в Москву через... нет не 10 -20 лет, а всего через год-два... Она только ныла: ну когда же эта чертова академия вернет ей мужа? Вот так...

"Астраханский мир", № 36 (707), от 12.09.2013

Татьяна Леухина, Знаменск

Помнится, было это в 1972 году. Начало марта. Мы словно специально подгадали так, чтобы приехать в Капустин Яр за
несколько дней до женского праздника, чтобы успеть подготовиться к первому совместному семейному торжеству. Муж
задумал пригласить сослуживцев и познакомить их со своей женой. У молодых лейтенантов, вместе приехавших служить на
знаменитый полигон, было негласное правило: привёз жену - показывай друзьям новоиспечённую лейтенантшу. Иногда случалось, что после таких посиделок между молодыми семьями завязывалась дружба, которая длилась годами, по
крайней мере, до тех пор, пока офицеры оставались служить на своём полигоне. Предвкушала, как буду готовиться к столь ответственному мероприятию, тем более, что до этого мне не приходилось ни накрывать самостоятельно столов, ни принимать большое количество гостей. Одним словом, мне предстояло испытание.

Конечно, боялась: вдруг не справлюсь. Одна надежда была на помощь мужа. А если и он не мастак по части кулинарии? За время нашего знакомства до свадьбы не было случая узнать об этом - на романтических свиданиях, как правило, о
таких вещах не говорят. Вильнюсский самолёт приземлился в аэропорту города Волгограда с большим опозданием - совершали вынужденную посадку в Харькове и там задержались на несколько часов. Так что теперь из города-героя до Капьяра можно было добраться только на такси. К счастью, лейтенантская зарплата в те поры позволяла это сделать. К ночи подморозило, но лихой таксист, узнав, что везет молодоженов, гнал во весь опор, так что порой даже дух захватывало, особенно на той части трассы, где отдельные участки шоссе были покрыты коркой льда, словно
днём прошёл дождичек. Но наледи эти были вызваны совсем другими причинами. Лишь пожив какое-то время в краю степей и
полупустынь, я узнала: в здешних местах в марте дождей не бывает, не то, что в Прибалтике, а морозы в первой декаде марта случаются похлеще, чем в январе. Разговаривать в салоне машины было невозможно. Даже находясь рядом (всю дорогу сидели на заднем сидении в обнимку), мы не слышали голосов друг друга - так всё ревело, звенело и дребезжало внутри машины, а снаружи ещё и визжала резина. Ближе к полуночи такси затормозило у Волгоградского КПП. Если честно, нашей
молодой семье к этому времени уже было два месяца, но мы всё ещё были самыми настоящими молодожёнами: сразу после свадьбы муж уехал и вернулся за мной лишь после того, как ему выделили комнату для нашего совместного проживания.
Правда, ордера на руках ещё не было, но приказ уже был подписан. Вот он на радостях в выходной, попросив у командира к нему ещё два дня, и слетал за мной в Вильнюс. О том, что, возможно, нам не сразу удастся въехать в своё первое совместное жильё, он предупредил заранее. ГЖЧ, где выдавали ордера, работала в те часы, когда офицеры были на службе. Но разве столь пустяковые, как мне тогда казалось, причины могли меня удержать от поездки? Да и родители были убеждены в том, что молодые с самого начала должны жить вместе. «Ведь не в глухую деревню едете, - успокаивал
отец, - наверняка там есть гостиница - первое время можно и там пожить. Главное - квартира выделена. У нас, когда в Вильнюс приехали, сначала тоже было только съёмное жильё. В конце концов, как говорится, с милым рай и в шалаше».
Нагруженные чемоданами, мы сразу же отправились по пустынным улицам в гостиницу «Уют» - единственную в городке. Говорят, первое впечатление бывает самым сильным. Так вот, моё первое впечатление о военном городке, где мне
предстояло жить, как окажется, всю оставшуюся жизнь, было весьма неоднозначным. Мало того, что на улицах вообще не было людей, но и в домах, мимо которых мы проходили, сколько ни всматривалась, я не видела ни одного светящегося окна. Да и освещение на самих улицах мне показалось недостаточным. После Вильнюса, ночная жизнь в котором
подсвечивалась яркой красочной иллюминацией, всё здесь мне сразу же показалось унылым и угрюмым.
За те несколько минут, которые потратили на дорогу до гостиницы (она была всего в двух кварталах от КПП), каких только мыслей не пришло в голову, - одна тревожнее другой. В эти самые минуты в моём родном городе люди возвращаются домой из театров, из кафе и ресторанов, по ночным улицам прогуливаются влюблённые пары - как-никак, весна наступила, по проезжей части плавно движутся троллейбусы, снуют легковушки, сверкают зелёными огоньками такси... Здесь же, пока идём, нас не обогнала ни одна машина А я, глупая, ещё хотела предложить мужу поймать такси. Лучшего транспорта для тех, у кого в каждой руке по дорожной сумке, пусть даже по такой маленькой, как у меня, не найти. Как оказалось, хорошо сделала, что о такси не заикнулась, - их в городке просто не было. Эта первая ночь в Капьяре сулила мне ещё море неожиданностей и массу самых разных впечатлений. Начну с гостиницы. Вот уж чего никак не ожидала, так это того, что при наличии свободных номеров ни в один из них нас не могли поселить без особого распоряжения. А на вопрос,
где нам ночевать, в ответ услышала категоричное: «Где хотите, там и ночуйте. Это ваши проблемы». Даже в фойе не разрешили посидеть, чтобы согреться. Так мы со своим багажом снова оказались на промозглой ночной улице. Пока сидела на ступеньках крыльца, подстелив первую выуженную из сумки тёплую вещь, муж вернулся в гостиницу. Думала, он уговорит-таки сердитую дежурную пустить нас хотя бы переночевать, но она лишь разрешила позвонить в воинскую
часть дежурному. Когда, радостный и улыбающийся, муж вылетел из дверей гостиницы, я чувствовала себя окончательно закоченевшей. Единственное, что могло меня в эту минуту согреть, так это доброе известие о ночлеге. Вести, с
которыми ко мне подошёл супруг, были действительно о ночлеге, только на самом деле до него было ох как далеко!
Как сообщил ему дежурный, проконсультировавшись у кого-то из начальства, нас могли временно поселить в общежитии части, на территории городка, но для этого ещё нужно было попасть на 30-ку и взять у дежурного направление. Увы, добраться туда ночью было из области фантастики. Мой лейтенантик, видя, что я буквально валюсь с ног, умудрился взять все четыре сумки и повёл меня к кинотеатру «Юность» - самому освещенному месту в городе, где были скамейки. Там он меня оставил и побежал за разрешением на вселение прямо по проезжей части. Господи! Как же далеко ему было бежать! Только я тогда этого не знала, а он знал - и всё равно побежал. Лишь те, кто когда-либо служил на тридцатке, могут понять, что такой марш-бросок в морозную мартовскую ночь в свадебных туфлях на тонкой кожаной подошве и в короткой куртке на рыбьем меху сродни маленькому подвигу.
Ночь, тишина, кругом ни души. Чувствую себя такой одинокой пока ещё в чужом мне мире, словно попала я совершенно случайно на далёкую планету, на которой возможно прижиться, лишь пройдя через колоссальные трудности. Невольно поднимаю голову к небу, как будто пытаюсь отыскать родную планету, покинутую, похоже, навсегда. Вот уж поистине
игра воображения: пробую отыскать глазами знакомые созвездия, которыми не раз любовалась тихими ласковыми ночами в Литве, - и не нахожу их. Разумом понимаю, что и там, и тут одно и то же небо северного полушария, но почему я
его не узнаю, почему оно мне видится таким далёким и чужим? И почему сияние звёзд здесь поражает своей пронзительной
холодностью? Почему мне под этим небом так неуютно?..

Часа через два ко мне, обложенной со всех сторон дорожными сумками, подошёл милиционер. Я ему так обрадовалась, почему-то решив, что он непременно отведёт меня в дежурную часть, - ведь уменя с собой не было никаких документов. Паспорт забрал с собой муж. Выслушав мою историю, милиционер,
вот уж чего никак не ждала, не дожидаясь моего согласия, подхватил сумки и, без каких-либо прелюдий, предложил переночевать у него. Видимо, заметив, что я от такого предложения буквально оторопела, успокоил: «Вы о чём подумали,
милая девушка? Вставайте, а то совсем примёрзли к скамейке. Я рядом, на улице Ленина живу. Сейчас придём, жену разбудим, она вас горяченьким чайком отпоит. Может, чего и погорячее нальёт, а потом спать уложит. Я сюда вернусь и Вашего лейтенанта дождусь. Вы хоть догадываетесь, сколько ему времени потребуется, чтобы туда-сюда обернуться?» Я
и на самом деле так замёрзла, что боялась - больше и десяти минут на морозце не просижу. Только начала подниматься, смотрю, а по дороге, нараспашку, бежит мой Володенька, размахивая рукой, в которой зажата нужная бумажка, которая даже в темноте ночной улицы белела для меня долгожданным светом маяка в разбушевавшемся море. Правда, на этом приключения нашей первой ночи на капьярской земле ещё не закончились.

Дежурная общежития – женщина предпенсионного возраста, видимо, давно забывшая, что такое - чувствовать себя молодожёнами, недовольная тем, что её подняли среди ночи, долго искала очки, а потом так же долго изучала содержание маленькой бумажки, на которой было написано всего-то несколько слов. Она даже не предложила нам сесть, впрочем, кажется, там и стульев не было. Ну, а то, что она произнесла, изучив-таки бумагу, произнесла, словно вынесла приговор: «Пройдите за мной, женщина Я отведу Вас в свободную комнату. А Вы, молодой человек, отправляйтесь к себе на тридцатку. Вы ведь там прописаны?» Володя последовал с вещами за нами. Лишь оказавшись в комнате, где стояли две железных кровати, он осмелился попросить дежурную разрешить остаться здесь на ночь и ему, но получил отказ: «В направлении написано только про Вашу жену,
смотрите сами, - и она протянула нам успевшую изрядно помяться бумажку, - про Вас тут нет ни слова, как видите».
И только после того, как я разрыдалась, попытавшись сквозь слёзы рассказать о злоключениях дня и неуклонно двигавшейся к утру ночи, женщина сжалилась над нами, буркнув напоследок: «Только попрошу второй кроватью не
пользоваться. Я с вечера свежее бельё постелила. Что, если утром ещё какую жиличку пришлют?» Нам было не до ужина,
хотя оба были смертельно голодны, и, само собой разумеется, не до любовных утех. У нас было одно на двоих желание: упасть на узенькую кровать, прижаться друг к другу, скорее для того, чтобы не упасть, чем для того, чтобы согреться,
хотя оба продрогли, и погрузиться в сон. Вот только спать молодому лейтенанту предстояло всего два часа - именно столько времени оставалось до отправления машины, которая должна была отвезти его на службу...

В современном обществе вырос интерес к изучению малых групп выступающих в качестве социальной микросреды, которая оказывает непосредственное воздействие на личность. Малая группа представляет собой некое сообщество, в котором реализуются определенные общественные связи, и которые, в то же время опосредованы совместной деятельностью. Рассмотрение таких сообществ позволяет наиболее полно раскрыть картину повседневности, рассмотреть жизнь обычного человека.

Одним из примеров закрытого сообщества является , в котором стратегия поведения человека выстраивается в соответствии с представлениями об окружающих его людях. Эти представления формируют знания об ежедневных практиках и их временного распределения у жителей городка в течение суток, особенностях работы, предпочтениях и интересах, ценностях, присущих той или иной категории людей, здесь живущих.

Ограниченность пространства, «жизнь на виду», тесные взаимоотношения в военном городке приводит, с одной стороны, к сплоченности жителей, а с другой, к образованию отдельных сообществ в военной среде, например женских. В советские времена женщины, имея возможность наравне с мужчинами делать карьеру, участвовать в общественной жизни, оказывались перед сложным выбором между семейными приоритетами и собственными потребностями в самореализации. Жена офицера, являясь лицом гражданским, тем не менее, испытывала на себе все «тяготы и лишения воинской службы», которые зачастую для нее выражались в отсутствии возможности роста в профессиональном и культурном плане, а так же общей неудовлетворенности жизнью. Так как на территории военного городка положение женщин в целом изначально зависело от отношения к их мужьям-офицерам, и в рамках жилой части городка женщины образовывали относительно самостоятельное сообщество со своей собственной иерархией и организацией жизнедеятельности. Это определило исследовательский интерес авторов к изучению и анализу данной проблемы с использованием биографического метода. Исследование проводилось в апреле-октябре 2011 г (выборка составила 10 женщин от 45 до 84 лет) и позволило выявить особенности жизненных историй жен . Ни одна другая мужская профессия не оказывает такое влияние на положение женщины в обществе, как профессия военного. С одной стороны, само словосочетание «жена военного» - это всего лишь определение семейного положения женщины, и о муже здесь сказано больше, чем о самой женщине.

Но с другой стороны, за этим определением стоит целый пласт специфических представлений, жена военного - самостоятельный женский статус не только в рамках военного сообщества, но и гражданского. Определение же «жена офицера» самодостаточно, закреплено в языке в качестве самостоятельной формулы, и за ним стоит целый пласт представлений, относящийся к некому обобщенному образу. В ходе исследования нами был охвачен довольно большой отрезок времени, в связи, с чем можно заметить определенные изменения которые произошли в повседневности военных городков и сознании людей. Все респонденты, участвовавшие в исследовании, имели образование и профессию, и в ходе опроса наметилась такая тенденция, что преимущественно все женщины имели педагогическое, медицинское или экономическое образование. «Мне всегда было интересно наблюдать за закономерностью "работа мужа - работа жены".

Я даже составила приблизительную статистику. Оказывается, более 50% офицерских жен работают учителями, медицинскими работниками либо поварами. Еще 40% - домохозяйки, работники торговой сферы деятельности и лишь 10% занимаются совершенно другими делами. Иногда, кажется, что Бог специально создает такие пары для крепкого союза» (Н.В., 51 год). Довольно схожими были истории знакомства. Они происходили на танцевальных вечерах, которые устраивались в училищах и институтах, а так же в кругу друзей.

Так, например, несколько респондентов во времена своей молодости ходили на танцы в военные училища, а некоторые наоборот рассказывают, как в их учебных заведениях устраивались праздничные мероприятия, на которые приглашались молодые люди из военных училищ. Непродолжительные и редкие, вследствие казарменной жизни, встречи курсанта, как правило, заканчивались предложением «руки и сердца». Выпуск в училище, золотые погоны, свадьба и отъезд по месту службы. Здесь заканчивалась романтика, и начинались суровые будни. «За стенами военного городка была другая жизнь… Это была армия, служба может и незаметная, без погон и званий, но такая же тяжелая, а может даже и тяжелее, чем у мужа. Не все выдерживали» (Е.С., 47 л.). Военный городок соотносится с военной частью как женское пространство с мужским. Женщины занимаются преимущественно организацией быта, а мужчины заняты военной службой.

Представления о целесообразности занимаемого пространства у женщин и мужчин, живущих в городке, определяются, в соответствии с относительно разными системами ценностей. Идентичность жены офицера изначально формируется через осознание самоутверждения, в первую очередь, посредством достижений мужа. Служебная иерархия непосредственно отражается на взаимоотношениях их жен, определяя границы общения между ними. И это четко прослеживается в рассказах самих респондентов. Ключевыми моментами жизни жены офицера считаются: ранний (чаще всего) выход замуж, рождение детей (в первые же годы брака), постоянные переезды из одного военного городка в другой, каждодневное преодоление трудностей, связанных с отдаленностью городков от административных центров, неимение работы, следовательно, в большинстве случаев пожизненная профессия домохозяйки. Так как в среднем, семья военнослужащего переезжает 3-5 раз за время службы офицера. Для гражданского человека переезд всегда является событием, причем поворотным в его личной судьбе. Для членов семей военных это вполне прогнозируемый и неизбежный факт. В рамках «общей судьбы» смена места жительства, с одной стороны, - явление обычное, даже можно сказать, «рутинное».

«Жизнь на чемоданах», временное жилье, отсутствие собственного «домашнего очага» - все это темы, составляющие представление об общей судьбе военных. При этом, несомненно, факт смены места службы офицера является событием в жизни всей семьи, но событием, не выходящим за рамки привычного хода вещей. В основном переезд не влечет за собой перемены жизненной среды. Существует определенные «знание» о типах военных городков, иерархии его жителей, условиях взаимоотношений между людьми, обычных видах повседневных практик, которые формируются в процессе проживания в военном городке. Поэтому развитие событий прогнозируется в соответствии с этим знанием. Важное место в жизни женщины занимает то, как она распределяет время в течение дня. Жена военного живет жизнью мужа: ее распорядок дня целиком ориентирован на уход / приход мужа.

В его отсутствие она занимается домашними делами; нарушения в четком расписании всегда связаны со службой офицера, и жена способна «объяснить» любые задержки мужа на работе или его отсутствие в течение определенного времени («срочная командировка», «учения», «казарменное положение», в конце концов, «что-то случилось на работе»). Это выражается во фразах, типа: «наша служба». Независимо от того, работает женщина или нет, ее основной «профессией» являются обязанности «жены военного». «Режим был определенный, нормально, иногда на учения они выезжали, На учения…дня три, в общем, ненадолго, но то, что ты там сама всегда, это однозначно. Единственное он уходил в восемь, с двух до четырех перерыв, как положено в это время, я должна накормить, напоить и спать его уложить, он должен был отдохнуть, как положено и все он ушел до восьми вечера. И ты целый день одна это однозначно. Это домашние дела, подружки, пойдешь, погуляешь. Выходные он в наряде или еще где - то» (Е.П., 48 лет). Не маловажное место в жизни любой женщины занимает ребенок, но в жизни военного городка ребенок является важным условием вовлеченности женщины в круг общения, состоящий из соседей и других женщин, имеющих детей - «мамочек», каких в военном городке большинство. «Там же быстро знакомишься, с колясками все гуляют, соседи друг друга выручают очень, по крайне мере жили очень дружненько.

Специфика гарнизона, они же ракетчики, они по неделям на дежурство уходили. Они уходили на недельное дежурство, т.е. неделю мужа нет, как говориться крутись сама» (С.С., 47 лет). Вообще характерной чертой состава населения военного городка всегда являлись полные семьи, которые состояли из мужа, жены и детей. Незамужние девушки в городках - это, как правило, только старшие дочери в офицерских семьях. Иных незамужних женщин в военных городках почти не было, ведь единственная возможность стать его жительницей - это выйти замуж за военного. Как правило, одиноких женщин, живущих без мужа в части знали все, в данном случае речь идет, прежде всего, о разведенных женщинах, которые чаще всего после развода оставались в части. На территории военного городка они становились объектом усиленного внимания и оценки.

С одинокими женщинами связаны такие бытовые сюжеты, как сводничество и сексуальные связи с женатыми офицерами. «… мы с друг другом делились мыслями, что мужей оставлять нельзя, потому что разведенных много и все они как правило, остаются в этом же городке, мужья уезжают дальше по распределению. Поэтому своего надо беречь, бдить. Детей рожала и к маме не уезжала, мы только вместе раз в год в отпуск ездили, на два месяца вместе с детьми» (С.С., 47 лет). Все конфликты, которые возникали в женском обществе, решались при участии женсовета. Очень часто в контексте интервью возникал такой персонаж как «жена командира» («жена начальника») - женщина старшего возраста, являющаяся женой офицера, командующего отдельным подразделением. То обстоятельство, что жены военных, находящихся в подчинении старшего по должности офицера, признают старшинство его жены, называя ее «женой командира», это указывает на то, что женщины образуют обособленную часть сообщества военного городка, взаимоотношения между членами которой строятся в соответствии с иерархией, согласно занимаемой должности мужа.

Восприятие жизни того времени, сложности с которыми приходилось сталкиваться: плохие жилищные условия, постоянные переезды, пребывание в местах, отдаленных от городских «благ» - материальных и духовных, - всегда присутствуют в рассказах о прошлой жизни, но чаще всего они перекрывались фактом того, что «зато было дружно и весело», были молодые. Поэтому на вопрос «Как вы можете, сегодня оценить свое решение выйти замуж за офицера?», они отвечали положительно: «А почему бы и нет, любовь делает великие чудеса, поедешь за ним куда угодно, и в палатку, военного ничего ты не поимеешь - это однозначно, кроме своей казенной зарплаты левых денег у них нет, … поэтому надо быть готовой ко всему. В тот момент зарплаты офицера хватало, чтобы содержать меня, своих детей и еще кое-что скопить» (И.В., 45 лет). Таким образом, наше исследование показывает, что изучение малых групп, раскрытие внутренних специфических для этих групп связей, норм, атрибутов представляется важным и перспективным направлением современных социальных исследований. Такие исследования позволяют посмотреть в другой «мир», взглянуть на иную реальность глазами ее непосредственных участников.

В.Н. Ракачев, Я.В. Ракачева